«Туманности»

Я бы хотела еще раз акцентировать вни­мание на том, насколько важен для психиче­ской жизни человека момент его рождения. Выше мы останавливались лишь на наибо­лее очевидных из возможных последствий – на регрессивных признаках. Теперь важно связать эти признаки с природными проявле­ниями, которые обнаруживают у млекопита­ющих инстинкт защиты новорожденных. Выводы натуралистов о том, что в первые дни после рождения характерная материн­ская забота способствует некоему пробужде­нию у потомства общих инстинктов данного вида, вносят важный вклад в углубление на­ших представлений о психологии ребенка.

Эти представления подчеркивают необ­ходимость осознать всю важность адаптации ребенка к внешнему миру, оценить потрясе­ние, пережитое им при рождении: новорож­денный требует особого обращения точно так же, как его мать требует специального ухода. Опасность, которой подвергаются мать и дитя, не одинакова, но оба испытыва­ют серьезные трудности. Наконец, как бы ни был велик риск для физической жизни мла­денца, куда важнее уберечь от опасности его психику. Если причина регрессии заключа­ется лишь в «травме рождения», то прояв­ляться эти регрессивные признаки должны были бы у всех детей без исключения. Вот почему мы высказали гипотезу, в которой со­держится наблюдение как за человеком, так и за животными. Очевидно, что в первые дни после рождения имеет место какое-то собы­тие величайшей важности. У млекопитаю­щих оно сопровождается пробуждением на­следственных свойств, связанных с поведен­ческими особенностями данного вида. Как я уже говорила выше, нечто подобное происходит и с ребенком. И хотя в нем не заложе­на наследственная модель поведения, он обладает «способностями» развивать такое по­ведение за счет окружающей среды.

Поэтому нами было введено в оборот понятие «туманностей» – «небуле». Тем са­мым мы противопоставили творческую энергию, которая позволяет ребенку «впиты­вать в себя окружающий мир», «туманнос­тям», из которых в результате сложных про­цессов возникли все небесные тела. В звезд­ной туманности частички вещества разбро­саны так далеко друг от друга, что не созда­ют никакой плотности. И тем не менее они образуют некое небесное тело, которое мож­но увидеть с очень большого расстояния. Пробуждение «туманности» мы можем представить как пробуждение неких врож­денных инстинктов. Например, из «туманно­сти» языка ребенок получает стимулы и им­пульсы для создания собственной, но присущей его окружению речи, которую он абсор­бирует в соответствии с определенными за­конами. Благодаря туманной энергии языка ребенок учится отличать звуки речи от про­чих шумов, окружающих его. Эта энергия позволяет ему воплотить в себе способность говорить – отличительный признак челове­ческого рода. То же происходит и с социаль­ными свойствами, которые превращают ре­бенка в члена общества.

Языковая туманность не несет в себе конкретные формы того языка, который будет развиваться в малыше. Но с какой бы речью ни столкнулся ребенок при рождении, она может быть им построена и развита за тот же срок и благодаря тем же приемам, что ис­пользуют все остальные малыши на планете.

Здесь нам видится кардинальное отличие человека от животного. Если детеныш, появившись на свет, почти сразу начинает изда­вать звуки, свойственные его виду и заложен­ные в нем по наследству, то ребенок доволь­но долгое время остается нем, а потом начи­нает говорить на том языке, который он по­черпнул в своем окружении. Маленький гол­ландец, выросший среди итальянцев, станет говорить по-итальянски, а не по-фламандски, хотя все его предки были голландцами.

Ясно, что ребенок наследует не опреде­ленную модель языка, но возможность его конструирования при помощи неосознанной абсорбции. Можно сравнить эту потенциаль­ную способность с геном зародышевой клет­ки, который руководит тканями, следя за тем, чтобы они образовывали вполне кон­кретные органы. Мы назвали эту способность «языковой туманностью».

Так «туманности», которые отвечают за функции адаптации к окружающей среде и за функции воспроизведения общественного поведения, соответствующего тому, что ре­бенок видит в своем окружении, не передают ему по наследству готовые поведенческие модели, выработанные в ходе эволюции оп­ределенной общественной группы, достиг­шей определенного уровня культуры. «Ту­манности» дают ребенку возможность после рождения впитать в себя эти модели. Такое положение справедливо и для всех прочих функций психики.

Прежде чем продолжить эти рассужде­ния, я бы хотела пояснить один момент. У чи­тателя может сложиться впечатление, что, го­воря о «туманностях», я имею в виду возмож­ности инстинктов, которые существуют сами по себе, и что это затмевает понятие цельно­сти разума. Но я говорю о «туманностях» в силу необходимости вести дискуссию, а от­нюдь не потому, что склоняюсь к атомистиче­ской теории строения разума. Для меня мен­тальный организм является некой динамич­ной целостностью, структура которой меня­ется благодаря активному освоению окружа­ющего мира. Управляет этой целостностью энергия («орме» – «horme»), выражением или ступенью которой становятся «туманности».

(Под термином «horme» – от греческого «возбуждать» – подразумевается сила или жизненный стимул.)

Представим себе, что по неизвестной причине «языковая туманность» бездействует или остается латентной. То есть не происходит развитие речевые навыков. Это случается не так уж редко и вызывает определенную форму немоты у детей, чьи органы слуха и ре­чи, а также функции мозга совершенно нор­мальны. Зачастую это очень разумные ребя­тишки, и их поведение не отличается от пове­дения их сверстников. Я встречала немало по­добных случаев. Врачи-ушники, как, впро­чем, и невропатологи, утверждали, что за этим кроется какая-то загадка природы. Было бы интересно изучить такие явления подроб­нее, и в частности выяснить, что же произош­ло с этими малышами в первые дни их жизни.

Подобные исследования могут пролить свет на многие явления, еще не получившие своего объяснения, например на приспособ­ление ребенка к социальной среде. С науч­ной точки зрения они могут иметь большее практическое значение, нежели изучение возможных последствий психической «трав­мы рождения». Я полагаю, что все случаи психической регрессии вызваны нехваткой того жизненного стимула, который управля­ет социальной адаптацией. Лишенные необходимой восприимчивости дети ничего не впитывают из окружающей среды или впи­тывают лишь частично: они не только не тя­нутся, но, напротив, испытывают отторже­ние от этого окружения. В силу этого в ма­лышах не возникает того, что мы называем «любовью к окружающему миру», а ведь только благодаря ей индивид реализует свою свободу, завоевывая мир.

В таких случаях особенности народа, обычаи, религиозные установки и прочее не впитываются так, как следовало. В результате человек вырастает моральным уродом, асоциальным типом, демонстрируя многие из уже перечисленных регрессивных при­знаков. Если эта созидательная восприимчи­вость заменяет ребенку наследственные по­веденческие модели, если именно благодаря ей в человеке создаются функции адаптации к окружающему миру, очевидно, что эта вос­приимчивость является основой всей психи­ческой жизни, основой, которая формирует­ся в первые годы жизни. Но тогда мы долж­ны задаться вопросом: какие причины могут вызвать задержку пробуждения этой созида­тельной восприимчивости или отсутствие таковой? Ответа на этот вопрос еще нет. Ис­кать его должен каждый из нас, изучая жизнь тех, кому наука помочь пока не в силах.

Впрочем, мне известен один случай, из которого можно почерпнуть принцип иссле­дования. Речь идет о мальчике, который аб­солютно не хотел и не умел учиться, о труд­ном подростке с ужасным характером, кото­рый обрекал его на полную изоляцию от об­щества. Он был красив, хорошо сложен и да­же неглуп. В первые две недели после рож­дения этот ребенок серьезно страдал от не­доедания, существенно потерял в весе и да­же стал похожим на скелетик, особенно ли­цом. Нанятая к нему кормилица нашла его отвратительным и стала называть «моща­ми». За исключением этих первых двух не­дель, все остальное развитие ребенка проте­кало нормально. Видимо, это был довольно крепкий младенец, иначе он бы не выжил, но юноша, в которого он превратился, имел яв­ные криминальные наклонности.

Не будем терять время на эти гипотезы. Они еще требуют подтверждения. Обратим­ся лучше к факту чрезвычайной важности. Туманности восприимчивости управляют психическим развитием новорожденного так же, как ген определяет развитие тела из оп­лодотворенной яйцеклетки. Значит, мы должны окружить появившегося на свет ре­бенка той же особой заботой, пример кото­рой мы находим у высших животных в мо­мент пробуждения в их потомстве психичес­ких особенностей вида. Мы имеем в виду здесь не только заботу о детях первых лет или первых месяцев жизни. И уж тем более мы не сводим ее к обыкновенной гигиене те­ла. Нет, мы утверждаем важность принципа, особенно необходимого для разумных мате­рей и для семьи в целом: в момент рождения и в первые дни после рождения ребенок тре­бует «специального ухода», крайне осторож­ного и тщательного.