Грузинская легенда об Амирани имеет очень древние общие корни с греческим мифом о Прометее, восходящие к мифам и сказкам шумеров и, возможно, к еще более ранним сочинениям дописьменных времен.
Данный вариант легенды — один из наиболее архаичных. В нем сохранились черты древнейшего эпоса.
Здесь же разъясним некоторые моменты из этой легенды.
Дали — богиня, покровительница охоты и охотников. В грузинском языческом пантеоне божество охоты занимает видное место.
Покровитель зверей в различных уголках Грузии имеет разные наименования. Так, в Хевсурети его называют Очопинтре или Самдзивари, в Кахети — Ангелом зверей, в Сванети — Дали, в Мегрелии — Ткаши-мапа, в Картли — Апсати.
О почитании бога — защитника зверей свидетельствуют некоторые обряды, сохранявшиеся до недавнего времени в виде пережитков.
Сведения о богах — покровителях зверей встречаются также в ранних грузинских письменных памятниках.
В грузинской народной поэзии вырисовывается привлекательный образ богини охоты. До нашего времени дошли древние синкретические хороводно-ритуальные песни в честь Дали. В грузинском эпосе образ богини охоты персонифицирован: в цикле устных сказаний она выступает в качестве главного персонажа.
Богиня Дали — олицетворение красоты. Живет она вдали от взора людей, на неприступной белой скале, и пробраться к ней удается лишь наиболее отважным охотникам. Очаровывая их своей неземной красотой, она вступает с ними в интимную связь. Дали помогает своим избранникам в беде и позволяет убивать ежегодно определенное количество туров. Нарушителей верности она сбрасывает со скалы в пропасть.
Богиня Дали обладает и свойствами злого духа; в некоторых низменных районах она известна под названием Али (ср. с русалкой и лешим — персонажами русского фольклора).
Самый совершенный образ этой богини в грузинском фольклоре предстает в эпосе об Амирани и хороводных балладах Сванети. Она обладает свойством обращения в животных и птиц.
Дарджелани — имя охотника, в некоторых вариантах он фигурирует как отец Амирани. В эпосе об Амирани имя Дарджелани часто трансформируется в имя Дареджани под влиянием героической повести «Амиран-Дареджаниани» Мосе Хонели (XII в.) и поэмы «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели.
Иамани — мужское имя; названый отец Амирани.
...Дать клятву именем Христа... — в Сванети с ее очень древними христианскими традициями, восходящими к первым векам 1-го тысячеления, это равнозначно честному слову.
Кету Натбиани — в данном случае Кету — собственное имя женщины, а Натбиани (Натобуани)— эпитет, означающий свет, солнцеликость.
Кеклуца Кеисари. Кеклуца означает «красивый», «имеющий безукоризненное лицо», в данном случае употреблено как мужское собственное имя; «Кеисари» означает: «кесарь», «царь». Это слово встречается в сванском фольклоре и не характерно для фольклора низменных районов Грузии. В использовании этого слова сказываются следы древних грузино-греческих отношений.
Андрероби — в других вариантах Амбри-Араб или Амбри-Мераб. Подобный персонаж встречается в «Амиран-Дареджаниани».
Андрероби — то же, что и дэв Мераби, в данном тексте представлен в виде нарта. Упоминание его в эпосе об Амирани свидетельствует о распространении в Грузии нартского эпоса народов Северного Кавказа.
Курша — кличка охотничьей собаки, букв, «черноухая».
В одном густом, дремучем лесу, где верхушки деревьев упирались в самое небо, стояла высокая, крутая скала.
Недалеко от того леса жил один охотник — Дарджелан. Он часто ходил в лес на охоту. Однажды подошел охотник к этой скале, и послышалось ему, словно где-то женщина кричит. Посмотрел охотник на скалу, смотрит все выше и выше, да не увидеть вершины — теряется она где-то высоко-высоко.
Хочет взобраться охотник на скалу, но и это не удается: такая она крутая и неприступная.
Вернулся охотник домой, а дома у него жена очень злая и вдобавок хромая. Сказал охотник жене, чтоб приготовила ему еды — назавтра в дорогу, сам пошел к кузнецу и заказал ему побольше долот да молот железный.
К утру приготовил ему все, забрал он еды на день, взял у кузнеца долота, молот и отправился к той скале. Пришел и стал вбивать долота в скалу. Вбивает охотник в скалу долота железным молотом и поднимается по ним, как по ступеням.
Кончились у него долота, истерся железный молот, и добрался охотник до самой вершины. Осмотрелся, видит — в скале вход выбит, словно двери.
Вошел он туда, проник в пещеру, в пещере лежит Дали. Лежит Дали — красавица неземной красоты, вокруг головы обвиты тяжелые золотые косы. Увидела Дали Дарджелана-охотника, и полюбили они друг друга с первого взгляда.
Остался охотник у Дали. Не хотела Дали оставлять его, но победила ее любовь и уступила она. Наутро стала просить Дали охотника вернуться домой, но не согласился он и вновь остался с нею.
Теперь Дали еще сильнее просит его вернуться домой.
— Иди, — говорит Дали, — твоя жена ведунья. Привыкла она, что ты каждый вечер домой возвращаешься, не дождется тебя, проведает про нас, пойдет по твоему следу, найдет и погубит нас.
— Нет, — сказал Дарджелан, — моя жена хромая, по дому еле ходит, где ей сюда добраться.
Жена Дарджелана и вправду очень дивилась, что ее муж домой не возвращается. Прождала она два дня, на третий день встала, взяла еды на дорогу и пошла по следам мужа. Привели ее следы к скале.
Вскарабкалась она по ступенькам на верхушку скалы и вошла в пещеру. Видит — крепко спят Дали и ее муж.
Отыскала жена охотника золотые ножницы Дали и обрезала ими ее золотые косы. Забрала с собой и ножницы и косы, и ушла.
Проснулись Дали и Дарджелан. Приподняла Дали голову, что-то легкой она ей показалась. Провела рукой по волосам — нет ее золотых кос, встала она — ищет ножницы, нет ножниц.
Затосковала Дали, повернулась к охотнику и сказала:
— Ты причина моего несчастья; говорила я, что погубит нас твоя жена. Не жить мне больше на свете. Возьми нож, взрежь мне чрево — тяжела я — и достань моего ребенка. Будет дочь — назови ее, как хочешь, а будет сын — назовешь его Амирани. Мой сын будет героем. Если бы дали ему дожить до срока во чреве матери, он бы и бога поборол; теперь же он будет слабее. Слушай и исполни все, что я скажу. Как достанешь из моего чрева сына, три месяца храни его в телячьей требухе, чтобы вылежал и выгрелся он так, как ему во чреве матери вылежаться не пришлось. Потом уложи его в колыбель, отнеси с колыбелью к реке Иамана и оставь на берегу. Там найдет его и окрестит тот, кому должно. Он расскажет сыну все, что ему нужно делать.
Не хочет охотник резать возлюбленную, тоскует, горюет. Настояла на своем Дали, и пришлось ему сделать все, что она велела. Дрожащими руками взрезал он живот Дали и достал ребенка, прекрасного, как солнце.
Все выполнил охотник по приказу Дали, потом отнес ребенка в колыбели к реке Иамана, оставил колыбель на берегу и вернулся домой.
Проходят путники по берегу реки Иамана, видят — лежит в колыбели ребенок, спрашивают:
— Кто твои отец и мать, или кто тебя должен крестить?
— Отец и мать — не знаю кто, а крестить меня должен сам ангел, — отвечает ребенок.
Вот идет ангел, спросил и он ребенка. Ответил ему ребенок так же, как и всем.
Трижды спросил ангел, и трижды ответил ему ребенок. Открылся ему ангел, крестил его, назвал Амирани. Дал ему кинжал, велел спрятать его в ноговицу и не доставать, если не придется очень тяжело; благословил Амирани, сказал ему, что на земле его никто не поборет, и оставил его.
Пришли за водой слуги Иамана, увидели Амирани в колыбели, стали смеяться над ним.
Рассердился Амирани, встал, схватил насмешников, стукнул их лбами друг о друга, перебил им всю посуду и прогнал.
Пришли слуги домой без воды и с битой посудой, рассказали Иаману все, что с ними было.
Рассердился Иаман, встал, пошел к реке, а как увидел ребенка в колыбели, обрадовался: «Будет товарищем моим Усиби и Бадри». Взял колыбель с ребенком и отнес домой.
И жена Иамана рада: будет мальчик качать ее Усиби и Бадри. Прошел день — ничего. На другой день вышла жена Иамана коров доить, уложила сыновей Усиби и Бадри в колыбель, а Амирани посередке усадила и велела ему укачивать детей, чтоб не плакали. «А не сделаешь все, как я велю, горе тебе», — пригрозила она.
Только отошла мать, нашел Амирани шило и стал колоть то Усиби, то Бадри. Заревели дети. Разозлилась мать и крикнула Амирани:
— Смотри ходи за моими детьми как следует, не то вернусь, несдобровать тебе! Знай — я не только тебе, но сыну Дали Амирану не спущу!
Проворчал Амирани:
— Не знаете вы, а то я и есть сын Дали — Амирани.
Услышала жена Иамана, обрадовалась, бросила доить коров, подбежала к Амирани, обняла его и расцеловала, обмыла его молоком и обернула в самую тонкую и дорогую ткань.
С тех пор ходит жена Иамана за Амирани, как за своими детьми. Радуются Иаман и жена его, что у их сыновей такой славный товарищ растет.
Подросли все трое юношей, стали уже совсем героями, кого ни встретят — с востока ли, с запада — со всеми вступают в борьбу, всех побеждают и обратно гонят.
Крикнули им однажды эти побитые люди:
— Что вы на нас силу показываете? Если вы такие молодцы, — узнайте, почему ваш отец Иаман слеп на один глаз, и расправьтесь с его обидчиком.
Как услышали это, побежали все трое к жене Иамана, стали просить ее: «Расскажи, как Иаман глаз потерял». Не говорит мать, скрывает правду, обманывает их:
— Болел Иаман оспой, тогда и потерял глаз. А больше, клянусь, ничего не было.
Дважды отвечала так мать, а в третий раз, чтобы выпытать у нее правду, придумали Амирани, Усиби и Бадри такую уловку: вернулись они домой сердитые и велели ей выпечь им всем троим горячие хачапури. Только она засыпала хачапури углями, вытащили их Амирани и Усиби из огня, приложили к матери и говорят:
— Или скажешь правду про глаз Иамана, или всю грудь тебе сожжем.
Не выдержала жена Иамана и рассказала все, как было:
— С Гамаком давно враждовал один дэв, требовал с него оброк. Как родились Усиби и Бадри, пришел тот дэв и потребовал отдать ему одного из сыновей; а нет, так пусть Иаман отдаст ему свой правый глаз. Не смог Иаман расстаться с сыном, вырвал глаз и отдал дэву.
Как услышали это Амирани и сыновья Иамана, тотчас встали и собрались в путь — воевать с тем дэвом. Попросили они Иамана достать им лук и стрелы из чистого железа. Достал Иаман. Взяли лук, попробовали — не выдержал лук руки Амирани и сломался.
Взял тогда Амирани тридцать фунтов железа, отнес кузнецу и сам заставил его выковать лук по своей руке.
Наутро все трое отправились воевать с дэвом. Шли, шли — увидели в поле одного дэва. У дэва чудесный яблоневый сад, под яблонями и овечьи отары его пасутся. Завидел дэв юношей и крикнул им:
— А ну, если вы молодцы, сбейте с моих яблонь хоть одно яблоко или забросьте хоть одно яблоко на яблоню.
Усиби и Бадри долго старались, ни одного яблока не сбили. Пустил стрелу Амирани, все яблоки с одной стороны яблони сбил и на другую сторону этой же яблони забросил.
Еще сказал дэв:
— Если вы молодцы, так хоть одну овцу из моего стада с земли поднимите, а другую наземь положите.
Ничего не сумели Усиби и Бадри. Амирани сперва заставил подняться всех овец, потом как ударит их оземь — чуть всех не перебил.
Рассердился дэв, забрал всех своих овец и Амирани с ними и загнал всех в дом. Дверь изнутри запер, Усиби и Бадри одних на дворе оставил. Сварил себе дэв на ужин четырех овец. Сам мясо ест, кости через спину сестре кидает, а сестра дэва в углу железной цепью прикована.
Собрался дэв спать и говорит:
— Сегодня мне на ужин хватит, завтра Амирани позавтракаю.
Сказал и лег.
Заснул дэв, подошел Амирани к прикованной сестре дэва, попросил научить его, как с дэвом расправиться.
Сказала сестра дэва:
— Моего брата ничем не убьешь, кроме как его мечом, который он в масле держит. Но меч так крепко держится в масле, что одному его не вытащить. Только есть у моего брата плетеный ремень, достань его, один конец к мечу привяжи, другой мне дай, потянем вдвоем, может, вытащим. Возьмешь в, руки меч, подойдешь к брату, смотри — не ударяй его, а только приложи меч к шее, меч сам голову снимет.
Попросила она Амирани поклясться Христом, что он не обманет ее и, когда убьет дэва,— отпустит ее на волю.
Поклялся Амирани, отыскал тот ремень, привязал к мечу, отдал другой конец сестре, потянули оба, вытащили меч. Как вытаскивали меч, загремел он с такой силой, что проснулся дэв, да только заснул опять.
Поднес Амирани меч к дэву, приложил к его шее, стал меч резать сам, и замахиваться не пришлось. Резал, резал меч, дошел до середины. Почувствовал что-то дэв, стал ворочаться, да уже поздно, совсем перерезал меч шею.
Так разделался Амирани с дэвом. Попросила Амирани сестра дэва освободить ее, но нарушил клятву Амирани и убил ее.
После этого все дэвово добро осталось Амирани и его товарищам. Что с собой взяли — взяли, остальное там оставили и дальше в путь отправились.
Шли, шли, пришли в густой еловый лес. Видят — в лесу скала, на скале огромный дэв-гвелешапи стоит и шерсть сучит. Веретеном у дэва ствол ели, грузилом на веретене — мельничный жернов.
Это и был тот дэв, который отнял глаз у Иамана.
Увидел дэв Амирани и его товарищей и крикнул:
— Эй, что там за мушки ползут? Поворачивайте сейчас же назад, не то и мясо ваше съем и кости ваши сгрызу.
Крикнул Амирани дэву:
— Ах ты, мразь! Рано хвастаешь, подожди, не съел еще.
Рассердился дэв, бросил шерсть и спустился вниз. Долго они боролись и воевали. Амирани одну стрелу за себя пустит в дэва, две — за Усиби и Бадри. Утомились все.
Подошел дэв к Амирани, раскрыл пасть и проглотил его. Проглотил и пошел домой. Усиби и Бадри там остались. Как входил дэв в ворота, догнал его Усиби, схватил за хвост и отрубил его. Вошел дэв в дом, только вошел, разболелся у него живот.
— Горе мне, мать, живот болит! — закричал дэв, подбежал к дверным столбам, трется о них животом, чтобы облегчить боль, да не удержаться на ногах без хвоста, все наземь грохается.
Видит мать сына в этих муках, спрашивает его:
— Что с тобой, сынок, не съел ли чего сегодня?
— Ах, мать, три мушки попались мне сегодня, проглотил одну.
— Горе твоей матери, сынок, если ты Амирани — сына Дали — проглотил.
А Усиби и Бадри стоят под окном дома, слышат все, что мать с сыном говорят. Крикнули они Амирани:
Амирани, Амирани,
В ноговице твой кинжал,
Обнажи его скорей —
Проучи ты гвелешапи.
Услышал это Амирани и подумал: «И вправду, тяжелей этого вряд ли когда придется!» — достал кинжал и давай колоть дэва в пах.
Заревел дэв:
— Ой, не убивай только, а хочешь — выплюну тебя, хочешь — выброшу.
Рассердился Амирани:
— Ах ты, мразь, негодяй! Ни выплюнутым тобою жить не хочу, ни выброшенным.
— Хорошо, — говорит дэв, — вынь мне два ребра и выходи через бок.
Вынул Амирани у дэва весь бок и вышел. Только один свой глаз там оставил.
— Вставь мне сейчас же глаз, не то живым не уйдешь! — кричит Амирани.
Сказал дэв:
— Отрежь кусочек печени, кусочек легкого, помажь глазницу, лучше прежнего глаз станет.
Отрезал Амиран побольше печени, еще больше легкого, помазал глазницу, и стал его глаз цел и невредим.
Просит дэв Амирани пришить ему бок обратно. Взял Амирани и заложил ему бок деревянной заслонкой.
[По легендам, если бы у дэва не было деревянного бока, мир бы погиб. Когда бывает затмение, дэв (гвелешапи) глотает солнце, но оно прожигает деревянный бок дэва и опять выходит наружу.]
После этого потребовал Амирани у дэва отдать ему правый глаз Иамана. Не хочется дэву отдавать глаз, да не смеет отказать Амирани.
Указал дэв на столб и сказал:
— Вот в этом столбе заложен ящик, в ящике — еще ящик, достань его, там лежит глаз Иамана.
Отыскал Амирани глаз и взял с собой. Дэва там бросили, сами домой вернулись. Пришли, вставили Иаману его глаз, отдохнули немного.
Захотелось. Амирани пойти и повоевать еще с кем-нибудь. Попросил он Иамана задержать дома Усиби и Бадри: «Мешают только мне они в трудную минуту».
Услышали Усиби и Бадри, затосковали, стали просить Амирани не оставлять их дома.
— Мы без тебя жить не хотим!
Что делать? Опять взял их с собой Амирани. Долго ходили они и увидели в одном поле трех дэвов.
Крикнули им дэвы:
— Хорошими вы были бы молодцами, если бы кто из вас сумел добыть себе в жены светлую Кету, дочь Кеклуц-царя. Много юношей добивалось ее, да никто не добился.
Спросил Амирани, где живет Кеклуц-царь, где он дочь свою прячет. Указали дэвы путь к царю и сказали:
— А дочь свою Кету он держит в башне, и башня цепями к небу подвешена.
Оставили они дэвов и пошли в страну Кеклуц-царя. Шли, шли, пришли к морю. Большое море, широкое, не пройти его. Увидели они там женщину-дэва. Спросил ее Амирани, как перейти через море.
Сказала она, что через море нет пути, а если возьмут они ее в товарищи, она поможет им.
Поклялся Амирани Христом, что возьмет ее.
Срезала она косу и проложила ее мостом через море. Прошли по мосту раньше Усиби и Бадри, потом Амирани. Последней стала переходить женщина-дэв. Но только дошла она до середины моря, хватил Амирани по косе своим мечом, перерубил ее, и упала женщина-дэв в море. Так Амирани во второй раз нарушил клятву Христом.
Долго шли побратимы сушей, повстречали в поле человека, которого звали Андреробом.
Андрероб был так велик, что девять пар волов и девять пар быков еле тащили арбу, на которой он лежал. Андрероба живого хоронить везли: мертвого бы его до кладбища не дотащить, так бы и остался несхороненным.
У Андрероба одна нога с арбы свесилась, волочится по земле и своей тяжестью, словно плуг, роет землю. Столько народу за ним шло, и никак они его ногу поднять и на арбу уложить не могли.
Увидел это Амирани, зацепил своим луком ногу Андрероба и забросил ее на арбу.
Удивился Андрероб;
— Кто это имеет такую силу, что мою ногу так легко на арбу забросил?
Указали ему на Амирани. Протянул Андрероб руку Амирани, испугался Амирани: «Сожмет он мою руку изо всей силы и изломает ее». Взял Амирани и подал Андреробу базальтовую глыбу. Сжал глыбу Андрероб, сок из нее выжал.
Опять протянул Андрероб руку Амирани. Подал ему Амирани руку. Попросил Андрероб Амирани взять с собой его сына и не предавать его, как брата его любить.
Обещал Амирани и Христом поклялся. Повезли Андрероба, куда везли, а сын его пошел с Амирани.
Долго они ходили. Захотелось спать Амирани, лег он и заснул. А пока он спал, сын Андрероба голыми руками поймал двух оленей и повесил их там же на дереве.
Проснулся Амирани, увидел оленей и спросил, как их поймали. Узнал Амирани, как сын Андрероба их поймал, не понравилось ему это, подумал: «Еще ребенок, а уж что делает, вырастет, меня победит».
Решил Амирани убить сына Андрероба. Как решил, так и сделал. Так в третий раз нарушил Амирани клятву Христом.
Бросили они убитого и пошли дальше: искать дочь царя Кеклуца.
Ходили долго и нашли наконец ту башню, где дочь Кеклуц-царя, Кету, жила.
Сказал Амирани Усиби:
— Прыгни, попытайся, может, достанешь до цепи и перерубишь ее саблей.
Прыгнул Усиби — и не дотронулся даже до цепи. Прыгнул и Бадри, но также безуспешно.
Прыгнул тогда Амирани и схватил цепь. Замахнулся своим кинжалом, разрубил цепь, и упала башня на землю. Вошли все трое в башню. С одного взгляда полюбили Амирани и Кету друг друга.
Узнал Кеклуц, отец Кету, про то, собрал все свои войска и в три ряда окружил башню. Увидел Амирани войска, не понравилось ему это. Приказал он Усиби выйти воевать с войском. Вышел Усиби, прорвал одну цепь и подошел к Кеклуц-царю.
Дунул на него Кеклуц-царь — замертво упал Усиби.
Вышел вторым Бадри, прорвал другую цепь, но только подошел к Кеклуц-царю — дунул на него Кеклуц и свалил его замертво.
Рассердился Амирани, решил сам выйти воевать с Кеклуц-царем.
Сказала Кету Амирани:
— У моего отца на голове стоит жернов, жернов привязан сзади к шее золотой цепью. Подойдешь к нему, постарайся перерезать эту цепь; потянет жернов голову отца вперед, обнажится шея, тогда кинжалом и руби голову. Если не так — не убить тебе моего отца.
Запомнил все Амирани, вышел к войскам, перебил всех, кто еще после Усиби и Бадри в живых остался, подошел к Кеклуц-царю. Дунул на него Кеклуц-царь, упал Амирани на одно колено.
Замахнулся Амирани своим кинжалом и перерезал золотую цепь на шее Кеклуца. Потянул жернов голову Кеклуца вперед, обнажилась у него шея, вскочил Амирани, взмахнул кинжалом и отрубил Кеклуцу голову.
Вошел Амирани в башню к Кету и стал горевать, что Усиби и Бадри погибли.
— Не вернусь я домой без них. Что я скажу старикам родителям, когда ни одного сына не приведу?
Спросила Кету;
— Узнаешь ли ты их среди перебитого войска?
— Узнаю, — сказал Амирани. — У Усиби на камне в кольце знак солнца помечен, а у Бадри — знак луны.
Вышли Амирани и Кету к мертвым, стали искать среди них Усиби и Бадри. Отыскали, достала Кету свой платок, провела по лицам Усиби и Бадри и оживила их.
Радуется Амирани, что достал себе в жены Кету и что Усиби и Бадри живыми домой ведет. Взяли они с собой все добро царя Кеклуца и поехали домой.
Пришли к Иаману. Обрадовался Иаман, что и Амирани и его сыновья вернулись домой победителями. Только сказал Амирани Иаману, что уж больше никогда не возьмет с собой Усиби и Бадри, потому что не могут они быть такими же героями, как oн.
После этого Амирани один ходил на геройские подвиги. Не было на свете никого, кто бы мог выдержать бой с ним, — всех врагов победил и истребил Амирани.
Остались на всей земле только три дэва, три кабана и три дуба.
Даже с Богом воевал Амирани, три раза нарушал клятву Христом и многое другое совершил.
За это Бог наказал Амирани: связал его железной цепью и приковал к врытому глубоко в землю железному столбу.
Вместе с Амирани бог приковал и пса Куршу, который истребил много любимых Богом туров.
Целый год Амирани и Курша тянут цепи и тащат тяжелый железный столб наверх. Вот-вот вытащат они столб из земли и освободятся, как пошлет бог птицу, сядет она на столб, обозлится Амирани, замахнется цепью и ударит о столб. Птица улетит, а столб опять в землю вобьется. Так повторяется каждый год.
Курша — щенок орла. У волшебной орлицы Орби каждой весной вместе с птенцами родится один щенок. Орлица, как увидит щенка, возьмет его, поднимет высоко и бросит наземь, чтоб люди не нашли его и не приручили.
Этого Куршу, который привязан вместе с Амирани, нашел все же один охотник, и вырастил. У Курши по бокам растут орлиные крылья. И такой он быстрый и ловкий, что с двух прыжков антилопу ловит, три прыжка уж он позором для себя считает.
В наказанье за то, что он погубил много туров, бог приковал его вместе с Амирани.
О Курше у сванов сложена песня-плач охотника, лишившегося Курши:
Курша, мой Курша,
Курша потерян, Курша!
Потерял тебя я
В полночь, ровно в полночь!
Горе мне! Что, если тебя
Ведет купец, ведет купец?
Горе мне! Что, если тебя
Каджи выкрал у меня?
У Курши рот и уши
Что золото, что золото.
У Курши глаза, глаза
Что месяц, что месяц.
Лай Курши что гром неба,
Лапы Курши что гумна,
Скачок Курши что поле.
Еда Курши, еда его —
Хлеб мягкий, свежий.
Горе мне! Что, если тебя
Кормят мякиной, мякиной!
Питье Курши, питье его —
Вино свежее, сладкое.
Горе мне! Что, если тебя
Поят водою мутной!
Постель Курши, постель его —
Перина и одеяла.
Горе мне! Что, если тебя
Кладут на щепы, на щепы!
Курша, мой Курша,
Сверху словно лев ты,
Снизу — как фазан,
Ты герой на суше,
На море — корабль!
Курша, мой Курша,
Плачу по тебе, плачу,
Горюю, горюю
Уж год, уж год! Познакомимся с еще одним, наиболее популярным вариантом древнейшего мирового эпоса о прикованном к Кавказскому хребту Амирани.
Суждения об Амирани в научной литературе высказывались, преимущественно, на основе именно этого варианта.
СКАЗАНИЕ О БАДРИ, УСИПИ И АМИРАНИ
ПРЕДИСЛОВИЕ И ПОЯСНЕНИЯ К ТЕКСТУ ЛЕГЕНДЫ.
На протяжении своей многовековой истории грузинский народ вносил много существенных изменений в мифологию и фольклор. Сказание об Амирани также не осталось неизменным. На основе единого сюжетного ядра развились версии и многочисленные варианты сказания, а на их основе — разновидности, которые иногда представлены даже единичными записями.
С течением времени оформились иберийская и колхская версии, которые на раннем этапе, не позднее античной эпохи, представляли собой варианты единого грузинского сказания. В дальнейшем, с развитием и усложнением общественной жизни, усложнился и сам сюжет сказания о прикованном Амирани, варианты первоначального сюжета превратились в версии, а внутри последних вновь образовались варианты, которым сейчас присвоены номера. Так возникли в Западной Грузии гурийский (вариант XXII), имеретинский (XXIII), рача-лечхумский (XXIV), сванский (II—IV), мегрельский (XXVII) и абхазский (XXVIII) варианты колхской версии; а в Восточной и Южной Грузии — картлийский (V—IX, XXVI), кахетинский (X—XIV, XXV), пшаво-хевсурский (I, XVII, XVIII), месхет-джавахетский (XV, XVI), мохевский (XIX, XX), мтиулетский (XXI) и другие варианты иберийской версии.
1. Сулкалмахи — имя сложного состава: сул + калмахи (сули — «душа», калмахи — «форель»), В пшавском родовом фольклоре упоминается древний герой Сула-курдгели (курдгели — «заяц»). Это имя вошло в сказание об Амирани давно. По-видимому, в имени Сулкалмахи отражен культ рыбы — тевз-калмахи.
На Кавказе сохранилось много каменных изображений божеств-рыб, так называемых вешапов. Ввиду того, что на первой ступени формирования эпоса Амирани боролся против вешапов, с новым героем связалось и видоизмененное название божества-рыбы, которое выступает в качестве имени отца героя. Такая замена естественна, ибо эпос эпохи матриархата не знал имени отца главного героя.
Известны другие интерпретации имени Сулкалмахи: его связывали, в частности, с именем Сулумал Милидского, упомянутого в надписи Тиглатпаласара III, в этом имени видели шумеро-эламитский титул «суккалмах».
2. Дареджан — мать Амирани.
3. Дэв — злой великан, обладающий необычайной силой.
4. Чабалхети — название сказочной горы.
5. Золотое таклаи — часть старинного женского головного убора.
6. Карцецхли — букв. «извергающий огненный ветер».
7. Адли — мера длины, несколько менее метра.
8. Када — слоеный пирог с начинкой из толченых орехов и меда,
9. Кеци — глиняная сковородка.
10. Асли — имеется в виду дом, покрытый осокой.
11. Капиа — вид лирического стиха, произносимого экспромтом во время состязаний поэтов; в нем рифмуются диалоги.
12. Тетрони — название легендарного белого коня, принадлежащего Бадри.
13. Горда — меч особой закалки.
14. Каджн — фантастические злые существа в человеческом облике, обычно враждебные людям.
15. Сиарсамулм — то же Саварсамули, упоминаемый в «Амиран-Дареджаниани» как герой Саварса-мидзе.
16. Гергети — место у подножия горы Казбек. По преданиям, сохранившимся среди мохевцев до настоящего времени, в этой Гергетской горе находится Амирани.
17. Гошиа — общее название маленьких собак (ср. Курша, Курчи — букв, «черноухая» — сванских вариантов).
18. Гвелвешапи (гвелешапи) — слово сложного состава: гвели + вешапи (змея + вешап). Предполагают, что вторая часть этого слова — хурритского происхождения.
В пантеоне хурритских божеств существовало божество Вишиашап — Вишашап; отсюда и происходит грузино-армянский «вишап», «вешап». Сказание об окаменевшем на Гергетской горе убитом гвелвешапи отражает древние сказания о борьбе против божеств-вешапов.
Несомненно, что сказание о борьбе с богами и неподчинении им более древнего происхождения, чем греческий миф о борьбе между Зевсом и Прометеем.
Каменные культовые памятники вешапов и вешапоидов, найденные в Грузии, Армении и на Северном Кавказе, носят следы борьбы против божеств-вешапов. По мнению специалистов, эти памятники созданы пять тысяч лет назад.
Расскажу об Амирани, если сказка вам по нраву...
Сказ о Бадри и Усипи помнить будете всегда. (Песнь, оставшаяся в народе).
Было и не было ничего, что могло быть лучше бога: был певчий дрозд да бог, к нам милостивый. Жил один человек, по имени Сулкалмахи, имел он трех сыновей: старшего — Бадри, среднего — Усипи и младшего — Амирани.
Младший был крестником Господа Бога, Христа. Дареджан, жена Сулкалмахи, родила Амирани поздно, уже в старости. Она очень любила своего младшего сына, и поэтому его звали сыном Дареджан.
Сулкалмахи был стар и боялся, что после его смерти некому будет растить Амирани. Родители хотели, чтобы крестным Амирани был богатый человек, который мог бы взять к себе и воспитывать мальчика, когда умрет Сулкалмахи.
Они уже пригласили к себе богатого человека, но во время крестин в дом вошел Христос в бедной одежде и попросил Сулкалмахи дать ему крестить Амирани. Сулкалмахи не мог отказать и разрешил пришельцу крестить сына.
Христос наделил Амирани стремительностью, с какой летит вниз сброшенное с горы бревно; быстротой низвергающейся лавины; силой двенадцати пар быков и буйволов; неутомимостью волка; предсказал ему в детстве бедность и в зрелом возрасте — приключения и битвы.
Прошло немного времени, и Сулкалмахи в самом деле умер. Его враги дэвы воспользовались этим, чтобы отомстить; они напали на осиротевший дом, предали его огню, разорили и развеяли по ветру. Напуганные дэвами братья бежали, навсегда покинув родную страну.
Бадри, Усипи, Амирани сиротами остались,
Напуганные дэвами, в Чабалхети бежали.
Наконец умерла и Дареджан; сыновьям она завещала: «Дети мои, остерегайтесь дэвов». Но кто поручится, что в пути никогда не споткнешься о камень! Много невзгод испытали братья; днюя и ночуя под открытым небом, они мечтали о домашнем очаге.
Сироты мы собрались — Бадри, Усипи, Амирани,
Не знали тепла очага, в саманнике выросли.
Но кто добро нам содеял, сиротам, тому мы в труде помогли,
Но кто зло нам содеял, сиротам, мы дома разорили у тех.
Мать Дареджан завещала нам: «Остерегайтеся дэвов,
Но уж если столкнетесь — в обиду себя не давайте!»
Нас трое, а дэвов сотни столкнулись тогда в Чабалхети,
На шатры мы напали на балхские и начисто их разнесли.
Легко мы в бою устояли, укрывши себя за щитами.
Пить мы уселись вино и дэвов иных пригласили.
Кто пил вместе с нами, — мы братьями с теми расстались;
Кто пить не хотел — разили его без пощады.
Какие же то дэвы, — все под нашими мечами полегли!
Прошло время. Подрос Амирани; стал таким могучим, что земле тяжело было его носить. Усипи и Бадри были прекрасны.
Невелик человек Амирани, питья и еды ему надо немного:
Буйвол-бугай — на обед, а на ужин не хватит и трех...
Бадри похож на девицу-красу, что готова идти под венец;
Усипи — на хрустальную башню, кругом укрепленную;
Амирани — на черную тучу, ливнем пролиться готовую.
Однажды Амирани и его братья были на охоте. Обошли, охотясь, девять гор, ничего не убили, ни одной живой души не встретили. Перешли на десятую гору и продолжали охотиться. Внезапно выскочил огромный олень с ветвистыми рогами. Прижал сохатый рога к спине, только его и видели! Пустил стрелу Амирани и ранил его:
На охоту пошли Амирани и братья его.
Девять гор они прошли, а десятой была Алгетская.
На лугу след нашли копыт дьявольских.
Подняли в горах оленя, золотые были рога у него,
На горе неведомой башню узрели, сложенную из хрустальных камней;
Обошли ее вокруг, но дверей не нашли, чтоб войти.
Куда упал солнца луч, там Амирани ударил коленом своим.
Раскрылась там башня, и дверь поя вилась ее.
Льву подобный в той башне лежал, никто одолеть не мог его,
В головах у него привязан конь стоял; копытом рыл землю он...
Слева копье было прислонено, небеса разрывало острие его;
Справа меч лежал, алмазным было лезвие его;
В углу сверкало серебро и злато, Цамцуми накоплено оно.
Рядом мать сидела, горькими слезами сына оплакивала она.
У изголовья склонилась другая женщина, с морем смешались слезы ее.
Меж пальцев покойника письмо лежало, на бумаге написанное.
Прочли его; говорилось в нем: «Я — сын сестры Усипи,
Врагов разил, пока жил, не остался неотмщенным никто.
Умер я, и лишь к Бакбак-дэву уношу в душе неутоленную месть.
Кто убьет Бакбака — будь копье мое на счастье тому;
Кто родителей моих упокоит — пусть мои деньги на счастье тому;
Кто сестер моих замуж выдаст — мое серебро и злато на счастье тому;
Кто обо мне позаботится, меня земле предаст — пусть жена моя и конь на счаcтье ему!
Прочитав письмо, Амирани сказал братьям:
— Этого Бакбак-дэва мы все равно убьем, поэтому возьмем себе эти богатства, жену и коня, — ведь в завещании так и говорится.
Братья воспротивились: дескать, стыдно так поступать, что люди скажут:
— Нет, Амирани, ради счастья братьев своих не пожалей ничего чужого.
Выходи и прикрой за собой двери храма сего.
Не то герои осудят нас, скажут: ограбили мы мертвеца!
Покойника убрали, похоронили, прикрыли двери башни и отправились искать Бакбак-дэва. Амирани жаждал схватки,— давно он не испытывал себя и поэтому рвался в бой. В пути им повстречался Бакбак-дэв, который, проведав, что Цамцуми умер, направился пожрать его. Амирани набросился на дэва:
— Куда ты идешь, зловонное создание, куда спешишь?
— Скончался племянник Усипи — Цамцуми, и я иду пожрать его труп, — ответил дэв.
Амирани и Бакбак-дэв разговор ведут враждебный,
Амирани схватился за меч, сердцем рвется в бой жестокий.
— Кто же позволит тебе пожрать христианина? — воскликнул Амирани. — Понапрасну тащишься туда.
— Не ты ли преградишь мне путь? — насмешливо спросил Бакбак-дэв.
Амирани ринулся на него, и начался жестокий бой. Одолел Амирани: бросил на землю дева, сломал его плечо, искалечил.
Амирани и дэв боролись, небо и земля гудели;
В битве жестокой срывались камни у них из-под ног и целые глыбы.
Один из братьев Амирани сказал:
— Дэв и Амирани сразились, вся земля грохотала,
Наземь швырнул дэва Амирани, на землю каменистую.
Швырнул, сломал ему плечо, взреветь от боли заставил.
Дэв, испугавшись, стал реветь и заклинать Амирани его десницей, вооруженной мечом, покрывалом матери и золотым таклаи5, умоляя сохранить ему жизнь:
— Не убивай меня, сын Дареджан, заклинаю десницей твоею с мечом.
Покрывалом матери и золотым таклаи.
За морем тебе деву укажу по имени Камар,
Семь солнечных дней надо шить ее платье.
Семнадцать кувшинов воды и семь мер мыла — чтобы его постирать.
Отправиться к ней легко, но возвратиться трудно,
Сраженья ты любишь и много врагов повстречаешь в пути,
В провожатые тебе дам я юношу коварного.
Амирани хотел было оставить Бакбак-дэва в живых, но братья сказали, что это принесет ему несчастье, так как с дэвами нельзя идти на мировую. Бакбак-дэв был трехголовым. Амирани послушался братьев и, отрубив две головы, начал рубить третью, но Бакбак-дэв попросил:
— Я вижу, ты не исполняешь моей просьбы и убиваешь меня, но сделай для меня хоть одно: из моих голов выползет три червя — не убивай их.
Амирани отрубил и третью голову. Действительно, из головы Бакбак-дэва выползло три червя. Усипи сказал Амирани:
— Раз ты избавился от одного несчастья, брат мой Амирани, избавься и от второго. Эти черви вылезли из головы дэва не к добру — уничтожь их.
— Ну, что ты говоришь, — ответил Амирани, — сам дэв не смог меня одолеть, так что же смогут поделать черви? Ел, не подавился, так, облизывая губы, подавлюсь, что ли? Одну твою просьбу я исполнил, а теперь исполню просьбу дэва.
Так и не уничтожил червей Амирани, оставил их.
— Эти черви принесут тебе зло, пеняй на себя, — не моя будет в том вина, — сказал Усипи.
После смерти Бакбак-дэва Амирани обратился к указанному дэвом провожатому:
— А ну-ка, провожатый, покажи нам дорогу к Камар, да пошевеливайся.
Провожатый пошел вперед. Много дней и ночей шли они, а провожатый умышленно путал пути-дороги, ибо хотел погубить братьев. Усипи заподозрил провожатого в измене. Он всадил стрелу в один из придорожных пней, а на другой день провожатый вновь вывел братьев на ту же дорогу. Усипи, увидев свою стрелу, вонзенную в пень, вскипел от гнева и, указывая рукой на стрелу, спросил Амирани:
— Ты не чуешь, Амирани, недоброго знака?
В третий раз туда приходим, где стрелу всадил вчера я.
Амирани возмутился и крикнул провожатому:
— Если ты не враг себе, провожатый, то перестань плутать.
Иначе схвачу тебя и, как доску для ларя, обстругаю.
Провожатый опять пошел впереди братьев и вывел их в чистое поле. Глянул Амирани и видит, что три червя, выползшие из головы Бакбак-дэва, превратились в драконов, один из них белый, другой — красный, а третий — черный. Ползут они по полю и поют.
Ползут по полю три червя и поют.
Прыгает веко у сына Дареджан, бой с ними предвещая.
Амирани сказал братьям:
— Ну, братья, ничего не поделаешь — придется схватиться с этими драконами. Пусть белым займется Бадри, красным — Усипи, а черного я беру на себя.
—И белого тебе, и красного, и черного уступим, — ответил Усипи. — Ведь я же предупреждал тебя, что придется каяться; теперь сам исправляй тобою же испорченное дело, сам выпрями дорогу, которую искривил.
— Ах, Усипи, Усипи, — сказал Амирани,
— Усипи, измена вечно таится а сердце твоем;
Мозг, которому в голове надлежит быть, у тебя в башлык завернут.
— Хоть ты помоги мне, Бадри, — попросил Амирани.
Но и Бадри отказался. Тогда Амирани сказал ему:
Ты не брат мне, Бадри, вид твой обманчив,
Садись кожи сшивай, ни на что иное ты не способен!
Амирани еще раз попросил Усипи помочь, но тот ответил:
— Ради твоей жены все мы, братья, погибнем!
Тогда Амирани обратился к своим доспехам и сказал:
— Мой меч и мои доспехи, поспешите мне на помощь!
И Амирани вступил в жестокий бой с драконами. Убил белого, убил и красного дракона.
Убил белого и красного и, уже усталый, схватился с черным.
Оглянулся Амирани и, увидев, что Бадри и Усипи ушли и уже переваливают через гору, крикнул:
— Идущий прямо через гор у, чтобы сократить свой путь.
Догони моих братьев Бадри и Усипи и скажи им:
Убил я белого дракона, убил и красного: пусть возвращаются назад.
Сам же Амирани, изнемогая от усталости, бился с черным драконом.
Черный дракон проглотил его и устремился к Черному морю.
Черный дракон, проглотив Амирани, направился к своей матери. Увидев, что Амирани в беде, братья немедленно бросились к нему на помощь и догнали Карцецхли. Усипи метнул стрелу и отсек ему хвост длиной в девять адли. Однако у Карцецхли неистово болел не столько обрубок хвоста, сколько чрево, оттого, что он проглотил Амирани.
Сын Дареджан рвал внутренности дракона, и тот корчился от боли. У Карцецхли был железный столб, и когда он глотал кого-нибудь, то, приходя домой, обвивался вокруг этого столба, терся об него, молол в желудке проглоченную жертву и потом уже переваривал ее.
Теперь так же намереваясь искромсать Амирани, дракон обвился вокруг столба, однако хвост был отсечен стрелой Усипи, и дракону не за что было ухватиться. Тогда Карцецхли пожаловался матери, что в чреве у него сильные рези и его жжет огонь.
— Увы, мой сын, если ты проглотил кого-либо из сыновей Дареджан, не переваришь. Что это за человек, которого ты проглотил, как он выглядел? — забеспокоилась мать.
— Его глаза размером с сито, а один зуб — золотой, — ответил дракон.
— Это был Амирани, сын Дареджан! — воскликнула мать.
В кармане у Амирани лежал алмазный нож, но он забыл о нем. Наконец Усипи сказал Бадри:
— Брат мой, крикни ему, у тебя прекрасный голос, напомни ему о ноже:
— Спустись, Бадри, и крикни ему звучным голосом твоим.
Напомни, что сыны Дареджан овы носят в кармане нож,
Пусть вынет и вспорет этого черного дракона!
Так и вышло: Амирани вспомнил о ноже, вынул его, вспорол брюхо Карцецхли и вышел наружу, но борода и волосы на голове у него вылезли. Усипи взглянул на облысевшего Амирани, рассмеялся и стал издеваться:
— Амирани родился, стал похож на молочного поросенка.
Борода и усы выпали, он наполнил ими мешок.
Амирани обиделся на слова Усипи и, рассерженный, ответил:
Амирани — все тот же муж, каким был вчера, ветру подобный.
Хоть и плохо он одет, и плечи его не прикрыты.
Мужчина остается мужчиной и без бороды, что сходна со мхом,
А волос есть и у козла, волосянщику на потребу.
— Оказывается, ты не брат мне, а кровный враг, роющий мне яму, — сказал Амирани брату Усипи. — И враг бы так не поступил, как ты поступил со мной. Ты всегда предаешь меня, вечно таишь в сердце измену и предательство. Я боролся с врагом, а ты не помог мне, бежал, покинул меня; враг проглотил меня, а ты не предался скорби; спасся я от врага, а ты теперь издеваешься надо мной. Не надо мне больше ни вашей братской дружбы, ни вражды; как говорится, «ни тела, ни дыхания не нужно твоего». Или я уйду от вас, или вы уходите от меня.
— Не обижайся, брат мой Амирани, на слова Усипи, не сердись. Ты же знаешь, какой он человек. О бороде же и усах не тужи, мы пойдем к Игри-батони, и он тебе сделает, какие ты захочешь. Однако Игри немного злой человек; поэтому, когда дойдешь до его дверей, позови его: «Игри-батони», иначе он ничего для тебя не сделает, — поучил Бадри Амирани.
Амирани отправился и, дойдя до жилища Игри, громко крикнул сверху, через дымовое отверстие: «Игри, Игри, выходи!». Игри выскочил с дубинкой в руках и заорал было: «Кто это притащился сюда и не желает величать меня «Игри-батони!», — однако, разглядев, что пришел Амирани, прикусил язык.
— Что нужно, Амирани, для чего я тебе понадобился? Всегда готов тебе служить, — сказал Игри сыну Дареджан.
— Видишь, у меня выпали усы и борода. Может быть, ты мне их сделаешь? — спросил Амирани.
— Я — слуга царя, — ответил Игри, — и пока не принесешь его приказа, не могу сделать тебе усов и бороды.
Амирани отправился к царю за приказом, но царь не узнал облысевшего Амирани и прогнал его:
— Убирайся отсюда вон, откуда я знаю, кто ты такой и кому я должен вручить приказ!
— Добром не дашь, силой возьму, — ответил Амирани; протянул руку и оторвал царю голову.
Завернув ее в полу, отнес к Игри и выкатил ему под ноги: «Вот и приказ тебе! Приступай скорее к делу!».
Игри ничего больше не оставалось, как сделать Амирани прекрасные усы и бороду и с тем отпустить его. Амирани вернулся к братьям.
Собравшись вместе, братья вновь отправились на поиски Камар. Они испытали тысячи приключений, выдержали тысячи боев и кровопролитий.
Наконец братьям надоели бесконечное кровопролитие и скитания вне дома, и они сказали: «Чего мы шатаемся, как звери, как животные? Даже у медведя есть своя берлога, а мы, сыновья Сулкалмахи, не имеем убежища. Добудем себе дом, поселимся в нем, возьмемся за семейные дела».
(Усипи и Вадри были женаты, а Амирани все еще оставался холостым.) Усипи посоветовал Амирани: «Давай отправимся туда, где были вчера на свадьбе дэвов».
— Отправимся, Аммрани, туда, где ветер вчера гудел,
Где вы свадьбу справляли и песни лились.
Нас пригласили, мы вошли, Амирани голоден был.
Кучей напеченные кады меж кеци шипели:
Как внесли и нарезали, человечьи ноги и руки сыпаться стали из них.
В кувшинах поднесли нам вина — в них лягушки и змеи шипели.
Не пивши, не евши, по горло мы сыты остались.
На Амирани, в слезах, мы взоры бросали;
Из постели малый ребенок отцу кричал:
«Ведь ты обещал, что позволишь мне Амирани убить,
И Бадри хрящевые кости дашь за обедом погрызть,
А пояс и кинжал Усипи дашь мне носить!»
Дэва Амирани ударил его же сыном в лицо, кровь потекла рекой.
Кинжал всадил мяж бровей, чтоб брызнула кровь.
Чтоб Амирани успокоить, дэвы стали смеяться:
«Амирани, из-за слов ребенка неужели ссориться хочешь!!.».
Амирани того гудения точно не слышал.
Бадри был похож на листок, ветром унесенный в небо,
Взглянув на Усипи, таял он от одного взгляда.
— И вправду, этот асли — подходящий для нас дом. Следуйте за мной, а я уж расправлюсь с этими дэвами, — сказал Амирани братьям.
Захватив с собой своих братьев, Амирани подошел к жилищу девяти братьев-дэвов. У этих девяти братьев-дэвов была огромная семья: бесчисленное множество женщин, детей и стариков.
Целыми днями они не убирали со стола. Сами не работали и валялись без дела.
Амирани подошел к дверям их жилища и начал прохаживаться взад и вперед, наблюдая за входом. Одна из женщин увидела прогуливавшегося перед входом Амирани, подошла и сказала дэвам: «Сюда пришел какой-то человек, прогуливается перед дверьми, и ему нипочем, что вы находитесь тут».
Дэвы сказали друг другу: «Это может быть лишь сын Дареджан, никто другой не осмелился бы прийти сюда». Затем они позвали одну женщину и велели ей: «Выйди, пройдись перед ним и улыбнись; может быть, и он улыбнется. Если у него во рту блеснет золотой зуб, заходи в дом и сообщи нам — надо будет приготовиться, ибо сын Дареджан не простой гость».
Женщина-дэв вышла и стала прогуливаться перед Амирани и улыбаться ему. Амирани сказал ей:
— Что улыбаешься, женщина- дэв, чего сверкаешь белыми зубами!
Около меня ты ходишь, пытаясь в рот заглянуть,
Я — торговец, по имени Тантре; потеряв осла, ищу его;
Сегодня потеряю, а завтра найду, так на роду мне написано.
Женщина вошла в дом и сообщила дэвам, что у того человека блестит во рту золотой зуб, а глаза — размером с сито; что утерял он ослов и ищет их. Не успела женщина договорить, как дэвы уже вооружились. Амирани ворвался в дом и сказал капиа:
— Добрый молодец бесстрашный, вину подобный, улыбающийся,
Не беда, что меч короток, — ступи шаг пошире.
С коротким мечом в руке Амирани бросился на дэвов и уничтожил всех. Дом наполнился до краев кровью убитых дэвов; потоки свернувшейся густой крови захлестнули Амирани, и он, конечно, утонул бы в крови, если б судьба его не хранила.
Амирани старался выбраться из озера крови перебитых им дэвов, но помощи не было ниоткуда. Он вспомнил Камар, жаль ему стало себя, и он сказал:
— Я утомил десницу героя, разя в рагов а боях,
Подол кольчуги износился, омывав мый потоками крови...
Увы, моя Камар, я не успел насладиться твоими объятиями.
По счастью, близ Амирани в крови еще барахтался один умирающий дэв. Амирани схватил его, швырнул и вышиб дверь. Кровь с шумом, подобным раскатам грома, устремилась в образовавшееся отверстие и вырвалась наружу с силой упругого мяча. Когда кровь схлынула, Амирани отряхнулся, расправил плечи и вздохнул свободно. Затем он вышел.
Братья привели все в порядок, очистили, убрали дом и стали в нем жить. Однако ненадолго успокоился Амирани, ему постоянно мерещилась Камар, даже во сне ему снилась. Он попросил у Бадри его Тетрони, чтобы отправиться за Камар; братьям наказал: если будут добры и отправятся с ним, пусть подождут его по эту сторону моря, а сам он переплывет море и вернется с Камар:
— Бадри, одолжи мне Тетрони, чтобы пробиться за море.
Переплыть его и вывезти оттуда женщину, ясную, как солнце,
С ней вместе и виноград захватить, сладкий, как молоко матери.
Бадри одолжил Амирани своего Тетрони, и братья отправились, чтобы привезти Камар. Оставив братьев по эту сторону моря, Амирани вскочил на Тетрони, рассек море, выплыл на другом берегу и направил коня к жилищу Камар. Через некоторое время он подъехал к ее башне.
Оказывается, родители Камар в это время, пребывали на небе, а она одна сидела у окна и мыла посуду. Амирани подъехал к окну и крикнул:
— Спустись, Камар, поедем к нам.
— Подымись сюда и немного отдохни, а я тем временем перемою посуду, и потом уедем, — ответила она.
Амирани привязал коня внизу и поднялся к Камар. Она закончила мытье посуды и сказала ему:
— Поставь посуду на место, но осторожно, чтобы ничего не разбить.
Раскладывает Амирани посуду и видит, что одна миска, сколько раз ни ставишь вверх дном, все время переворачивается обратно. Рассердился Амирани, ударил ногой непокорную миску и сломал ее. Как только Амирани сломал миску, вся посуда подняла шум и гам, сдвинулась с места и потянулась на небо, к отцу Камар, с известием:
— Камар похищена, спешите на помощь, скорее снаряжайте погоню!
Встревожилась Камар, сказала Амирани:
— Не жди добра от той посуды, — мой отец пустится в погоню, и нам нелегко будет спастись от, него, если тотчас же не уйдем.
Амирани посадил к себе на Тетрони Камар и помчался. Не успели они проехать немного, как поднялся сильнейший ветер и налетела гроза. Амирани взглянул на небо и сказал:
— В небе нет никаких признаков бури, а на земле происходит что-то непонятное...
Они уже проехали порядочное расстояние, когда полил сильный дождь. Амирани вновь посмотрел на небо и воскликнул:
— Чудны дела твои, господи! Только что я всматривался в небо, и оно не предвещало дождя, а теперь откуда он взялся?
— Этот ветер несет пыль, поднятую пешим войском моего отца, — ответила Камар, — а этот дождь — слезы моей матери, оплакивающей мое исчезновение. Торопись, Амирани, торопись!
— Амирани, прославленный своею быстротой, скорее, скорей.
На горячих коней уже вскочили амбры, убри и арабы.
Догоняют быстро нас и вступят в бой жестокий...
Амирани стал убеждать Камар, что спешить нечего:
— Не торопись, Камар, от этого не сократится путь...
Я не фазан лесной, чтоб коршун мог меня словить;
Я и не заяц, чтобы гончими меня травить;
И не древесный лист я, чтобы ветром сдуть меня!
Придут, я встречу их, в руке имея мой горда-меч,
Усипи, Бадри со мною вместе, и будет третьим Амирани,
Со всех врагов ножом столовым сниму я головы начисто...
И войско твоего отца ненасытное в ночи
Один могу я встретить, один я справлюсь с ним!
Амирани переплыл через море с Камар. А с кораблей ее отца на берег сходит асе новые и новые отряды преследователей: все побережье заполнилось ими. Амирани сказал Бадри:
— Оседлай, брат мой, твоего Тетрони и попробуй объехать вражье войско, посмотри, сколько на это потребуется времени.
Конь Бадри был таков, что за час пробегал расстояние, пройти которое можно не менее чем за год; суша и море равно были ему нипочем. Бадри встал, оседлал своего коня и поехал. Начиная объезд, он воткнул в землю стрелу, чтобы заметить место. Воткнув стрелу, он пришпорил коня, а черти стрелу вытащили и отправили вслед за Бадри (все войско отца Камар состояло из каджей и чертей).
Долго гнал Бадри своего коня, но так и не смог достигнуть того места, где он воткнул стрелу. Наконец он вернулся к Амирани и сказал, что напрасно трудился:
— Ехал я девять дней и ночей, но объехать их не смог.
Все время в мыле был мой Тетрони ретивый,
А от плети моей и клочков не осталось.
Затем на коня сел Амирани и поехал осматривавать войско. Воткнул в землю стрелу и припустил Тетрони. Побежали черти и стали вытаскивать стрелу, воткнутую в землю сыном Дареджан, но не смогли вытянуть. Амирани же мгновенно облетел войско и вернулся к братьям.
— Иди, Усипи, и начинай бой, — сказал он, — а потом и мы подоспеем.
Пошел славный муж Усипи, высмотрел боевые пути и стал биться с врагом; наполовину истребил войско царя, но и сам мужественно сложил там свою голову. Убили Усипи. Сердце подсказало Амирани, что Усипи в беде, и он сказал Бадри:
— Иль ты иди, Бадри, иль я пойду, и наточи мне меч;
Пойду, но не вернусь, горе мне, горе и тебе!
У Амирани было правило — в бою он или побеждал, или должен был погибнуть. «Лучше смерть со славой, чем с позором домой вернуться», — говорил он. Беспокоясь о брате Усипи, Амирани еще раз повторил брату Бадри:
— Иль ты иди, Бадри, иль я пойду, и коня мне оседлай.
Что-то я больше не слышу, как шлем звенит Усипи.
Теперь Бадри сел на коня и помчался мстить за кровь брата. Храбро сражался, но убили и его.
Тогда Камар сказала Амирани:
— Дай мне твои доспехи, и я пойду сражаться.
Рассердился Амирани:
— Что ты говоришь! Пусть женщины занимаются своими делами, меч не твое дело, меч в моих руках, и я пойду биться. Ведь я же буду обесчещен, если ты пойдешь сражаться, а я останусь смотреть отсюда!
— Раз уж пойдешь ты, — сказала Камар, — смотри не растеряйся, и прошу исполнить хоть эту мою просьбу, когда выйдешь на бой, меч не вкладывай больше в ножны, возвращайся ко мне с обнаженным мечом.
Амирани пошел сражаться и стал косить войско своего тестя; головы летели, как у баранов, все войско истреблено, и наконец Амирани лицом к лицу встретился с тестем. Они боролись друг против друга. Начали биться мечами, прикрываясь щитами. На обоих были такие кольчуги, что мечами невозможно было разрубить кольчужные кольца. Когда меч Амирани обрушивался на шлем отца Камар, снопом сыпались искры, а когда меч тестя ударялся о кольчугу Амирани, железные кольца шипели, как змеи.
Камар долго смотрела на тщетную битву Амирани с ее отцом. Она видела, что Амирани приходится тяжело и он не в силах сразить повелителя каджей. Дрогнуло сердце Камар, и она с презрением крикнула ему:
— Амирани, недостойный матери сын, ты не знаешь боевых ухваток,
Не бей слона поверху, а бей снизу, по мякоти.
Когда порвутся жилы, противник рухнет наземь,
Коли подрублены подпоры, тогда и здание рушится...
Услышал слова женщины отец Камар, услышал слова измены отцу в поддержку мужа, возмутился сердцем и с упреком крикнул ей:
— Смотрите на эту потаскушку, мужа предпочла отцу!
Мужей как листьев на дереве, а где несчастная найдет отца другого!
И зачем тебя взрастила мать, зачем пела тебе колыбельную,
К чему кормила грудью, к чему качала твою колыбель!
— Лучше бы тебе вовсе не родиться на свет, лучше бы твоя мать родила и воспитала щенка вместо ребенка,— это было бы пристойнее, да к тому же собака была бы более преданна, чем ты, — продолжал он.
Камар ответила отцу:
— Не растила меня мать, не пела мне колыбельную,
В заброшенном углу всегда сидела я, одна с мышами...
Не ласкала никогда, нет, и не баюкала меня мать.
Бросали меня забытую и лишь ножом мне грозили!
— Когда, я исходила слезами, вы даже головы не поворачивали ко мне, и вы называете это воспитанием и уходом? — сказала она.
Амирани услышал ее слова, ударил повелителя каджей мечом по ногам и ранил его. Затем убил он своего тестя, уничтожил все его войско и, обрадованный, направился к своей жене. По пути повстречалась женщина, которая сказала ему:
— Хотела бы я знать, татарин, куда идешь с мечом обнаженным.
Всех родичей жены ты истребил, кто тебя похвалит за это!
— Если ты настоящий человек, то вложил бы меч в ножны и пошел бы искать своих братьев, — добавила она.
Амирани вспомнил слова Усипи: «Из-за твоей жены мы все, братья, погибнем». Позабыл он тут и Камар, и самого себя, и свою победу. Лишь забота о братьях в его сердце осталась.
«Пусть все ваши грехи падут на меня, если не найду вас живыми или мертвыми, — подумал Амирани. — Если вы живые, буду радоваться вместе с вами, а если вы погибли — я вырою себе могилу и умру рядом с вами».
Сказав это себе, Амирани отправился искать братьев на поле, усеянном мертвыми телами.
Необъятное поле сплошь было покрыто трупами. Воронье, ликуя, стаями летало над убитыми врагами; и хищники, и птицы небесные радовались, видя всеми оставленных мертвецов. Кровь текла ручьями. Амирани искал своих убитых братьев, но нелегко было найти их среди такого огромного количества мертвых.
Наконец ему как-то удалось найти труп Усипи; поднял он его на руки и пошел искать Бадри. После долгих поисков Амирани наконец нашел и Бадри, тоже мертвого. Амирани уложил рядом убитых братьев, сам сел около них и воскликнул: «Не гневайтесь на меня, братья, я тоже иду за вами!» — и желая умереть вместе с ними, вонзил себе в грудь свой короткий меч. Но меч не рассек груди — Амирани не мог умереть, если не отрубить ему мизинца...
Тогда сел Амирани около мертвых братьев и начал плакать:
— Даже смерти не удостоился я рядом с вами, бог смерти для меня пожалел.
Сидит Амирани, а кругом лежат сраженные насмерть каджи. Вдруг приподнялся один мертвый кадж и сказал другому: «Смотри, смотри, что я вижу! Амирани хотел руки на себя наложить и ударил себя мечом, но остался жив. Оказывается, он так глуп, что не знает, как с собой покончить. Пусть отрубит себе мизинец, и этого будет достаточно». Сказав это, мертвый кадж опустил голову на землю и умолк; вновь воцарилась тишина и смерть.
Амирани слышал его слова и, выхватив меч, отрубил себе мизинец. Брызнула кровь, и Амирани прилег около братьев:
— Камар, прильни ко мне и ты умри со мной.
Предпочти меня, мертвого, живому Сиарсамули .
Едва успев произнести эти слова, Амирани умер.
Девять птиц быстрокрылых алгетскую рощу перелетели.
Потерявший брата и дядю Амирани лишил себя жизни.
Проливая слезы, прибежала Камер и стала оплакивать его, но кто мог помочь ее горю!.. Сидит и плачет Камар, и слезы ее сливаются с морем; от горя ее сохнут и опадают листья с деревьев, а Амирани лежит бездыханный.
Вдруг из норки выбежал маленький мышонок и стал лизать кровь Амирани, Рассердилась Камар, сняла с ноги башмачок, ударила мышонка по голове и убила на месте. Тогда из норки выбежала мать убитого мышонка и начала бранить Камар: «Потаскушка ты, из-за тебя погиб твой отец, твой муж и девери лежат перед тобой мертвые, погибло столько войска, и тебе даже не стыдно. Может быть, ты думаешь, что и мне не жаль моего детеныша, как ты не пожалела отца и мужа с его братьями? Горе тебе, что ничем не можешь помочь своим умершим, а я вот скоро оживлю мое дитя».
Сказав это, мышь куда-то побежала, повертелась туда-сюда, разыскала какую-то траву, принесла и натерла ею тело своего детеныша; мышонок ожил, и мать в шею погнала его домой.
Тогда Камар тоже отправилась искать ту траву, нашла и принесла ее, натерла тело Амирани и оживила его. Амирани встал, протер глаза и сказал:
— О, как долго я спал.
— Ты спал бы в самом деле долго, если бы не появилась мышь, — сказала Камар и объяснила ему, что произошло.
Потом оживили Усипи и Бадри, и все три брата вместе отправились домой...
Хорошо, когда братьев много, — им и солнце светит ярче.
Никто ворваться к ним не посмеет, никто не отнимет женщину!
Шло время. Многое свершил Амирани: немало дэвов пало от его руки, иным он жизнь погубил — перебил домочадцев, разрушил большие семьи; многих драконов заставил распрощаться с жизнью. И стал он уже думать, что нет на свете равного ему по силе.
Однажды Амирани был в дороге. В ту пору умер враг его Амбри, и его тело везли на арбе, которую еле тащили двенадцать пар быков и буйволов.
Мать везла тело Амбри на двенадцати парах быков;
Одна его нога свесилась и взрывала твердую землю.
Мать умершего увидела Амирани и узнала его; ей захотелось испытать врага своего сына, и она крикнула ему: «Сын Дареджан! Нога моего сына свесилась, волочится по земле и выглядит непристойно; подыми ее, прошу тебя, и вновь уложи на арбу!».
Тело Амбри мать тащит на нанятых быках,
Амирани плечи вывихнул, силясь его поднять.
Напрасно возился Амирани с ногой Амбри; даже сдвинуть ее и оторвать от земли не смог, а уж на арбу уложить и вовсе был не в силах.
— Будь проклят тот мир, где ты амиранствовал:
На голову надевал шлем, а на тело — кольчугу!
Не женское это дело — не то легко бы с тобой расправилась:
Хлестнула б кончиком хлыста и на край неба отшвырнула!
Свидетель бог, мой Амирани, с Амбри равняться ты не мог;
Не мог равняться ни в питье, ни в еде, ни в схватке боевой;
Он, мертвый, одолел тебя, живого, мог ли помериться ты с живым!
Коли на большее не способен, как мог ты с Амбри тягаться!
Коли ты таков, как мог с моим сыном враждовать!!
— И ты, сын Дареджан — Амирани, рассчитывая на свои силы, вызвал на бой Амбри; не имея силы, думал схватиться с ним? — продолжала мать Амбри.
Амирани стало стыдно, загрустил он; он бы предпочел, чтобы под ним разверзлась земля и проглотила его. Он стыдился и солнца и людей и считал себя погибшим. Подобного не случалось с Амирани! Сердце сжималось от боли, горе и печаль омрачили ему солнечный день, он проклинал жизнь и жаждал благородной смерти.
Амирани в горе на свет белый смотреть не хочет.
Ноги под себя поджав, сидит в темноте.
— Если так я ничтожен, чего ж под солнцем мне таскаться!
Засел Амирани в глубокую темную яму, стали для него одинаковы дни и ночи, и не видел он ни человека, ни ничего живого — никого не подпускал к себе. Тогда бог прибавил Амирани силу трех рек в половодье, мощь и стремительность трех горных снежных обвалов.
— Амирани, силу тебе прибавляя, мне нечего больше тебя жалеть,
Не удержать тебя по эту сторону моря, и за море ринешься ты!
— Знаю, что не используешь этой силы, как должно, — во зло используешь ее и больше опозоришься,— сказал Амирани бог.
Приумножив силы, Амирани вновь принялся показывать свою удаль, все чаще пускать в ход свою силу. Теперь уже никто не мог одолеть его.
Возгордился Амирани, возомнил о себе и наконец сказал:
— Хотел бы я помериться с моим крестным, который прибавил мне силы, хочу проверить — что он за молодец.
Однажды с Амирани повстречался Христос; Амирани сказал ему:
— Крестный, ты дал мне такую силу, никто на свете не может устоять против меня; будь что будет — давай поборемся.
— Амирани, — ответил ему Христос, — ты же умный человек и неужели не знаешь, что нельзя бороться со своим крестным отцом?
— Нет, ты должен бороться со мной, — настаивал Амирани.
— Так хорошо же, — ответил Христос, — я воткну в землю палку, которую держу в руке, и если ты ее вытащишь из земли, будешь победителем.
— Идет! — согласился Амирани. — Но с этой палкой даже возиться не стоит.
Христос воткнул палку в землю. Подошел к ней Амирани, потянул и легко вытащил. Второй раз воткнул Христос палку в землю, и Амирани вновь легко вытащил ее.
— Эх, да что ты играешь со мной! — сказал он Христу. — Если хочешь, поборемся, а если не хочешь, оставь меня!
Тогда Христос поднял палку, воткнул в землю и приказал ей прорасти так, чтобы корни ее опоясали весь мир и концами могли дотянуться до неба. Потом Христос повелел Амирани вытащить эту палку.
Начал тянуть палку Амирани, но тщетно — даже чуточку не сдвинул с места. Тогда проклял бог Амирани и приковал его к этой палке, а сверху обрушил на него покрытые снегом и льдами Гергети и гору Казбек, чтобы Амирани больше не видел неба и земли, лишился света и радости.
С тех пор Амирани прикован там. На пропитание бог посылает ему на день ковригу хлеба и меру вина, которые доставляет ему ворон.
У Амирани есть одна Гошиа, рожденная вороном; она день и ночь гложет и утончает обомшелую и проржавевшую цепь Амирани.
Вот-вот, кажется, цепь готова прорваться; радостно вздрагивает сердце Амирани, появляется надежда на освобождение, но в это время, в великий четверг, проклятый кузнец ударяет молотом по наковальне, и готовая прорваться цепь снова толстеет, становится страшной, отделяет Амирани от жизни и смерти, превращается в границу света и тьмы, в надежный мостик между свободой и рабством.
Там же, неподалеку, лежит и короткий меч Амирани, но он изъеден ржавчиной, засыпан землей и бесполезен для своего хозяина. Меч плачет по своему хозяину, а Амирани — по своему мечу.
Раз в год Гергетская гора раскрывает перед Амирани врата мрака, раз в год открывается герою выход на свет, но он избегает сияния дня: вид земли пробуждает в его сердце утихшие страсти и бередит сердечные раны...
На Гергетской горе окаменел один убитый гвелвешапи, который был врагом Амирани. Узнав, что Амирани прикован, этот гвелвешапи пришел пожрать его, но Христос проклял гвелвешапи и превратил его в камень. С тех пор так и лежит там, и некуда ему бежать от гнева господа бога; ни огонь, ни солнце не сжигают его, ни ветер, ни снежные обвалы не сталкивают его в бездну, ни небо, ни земля не приемлют его.
На то место, где лежит окаменелый гвелвешапи, не падает снег, там не появляется лед; это место чернеет даже в то время, когда вся гора Гергети покрыта облаками и туманом. И дождь и ветерок равно избегают этого места. Горные туры и козлы не хотят укрываться в этих местах даже во время снежных буранов. Все живое бежит из этих мест... кругом царят проклятье, смерть и безмолвие.
Одному охотнику удалось увидеть прикованного Амирани. Оказывается, тот охотник охотился в окрестностях Гергети на туров; выстрелив в тура, он ранил его, но раненый тур убежал и укрылся в расщелине, не имевшей никаких выходов. Охотник ниоткуда не смог подойти, чтобы пристрелить добычу. Да если бы ему и удалось убить тура, он все равно не смог бы воспользоваться ни мясом его, ни шкурой.
В хлопотах охотник не заметил, как зашло солнце и наступили сумерки. Он бросился в одну сторону, в другую, но уже не смог найти дороги, чтобы спуститься вниз. Приходилось заночевать там же, но две опасности угрожали ему: если двинется — обязательно полетит в бездну и разобьется насмерть; если останется на месте — умрет от холода.
Долго раздумывал охотник и наконец решил идти, гибель в дороге предпочитая смерти от холода на месте. Он долго карабкался по скалам, вырубал в них ступени своим кинжалом, цеплялся за каждый выступ и наконец добрался до скалы, у которой решил отдохнуть.
Вдруг он услышал страшные стоны и вздохи. Охотник испугался: сначала он решил, что встретился с чертями или каджами, и приготовился бежать, но бежать было некуда; затем он подумал, что, может быть, кого-нибудь увлекла за собой снежная лавина, или кто-нибудь разбился на льдах, или охотник погнался за турами и загнал их в тупик, а туры своими рогами пригвоздили его к скале.
И он решил пойти и разузнать, кто там стонет и что с ним приключилось.
Охотник отправился в ту сторону, откуда слышались стоны, и вошел в пещеру. Там он увидел, что к скале цепями прикован огромный человек, подобный великану; борода и волосы у него на голове так отросли, что служат узнику постелью.
Рядом с ним сидит собака Гошиа и гложет цепь.
Охотник испугался и хотел бежать, но прикованный герой крикнул ему:
— Если ты христианин, не убегай, подойди ко мне, я прикован и не причиню тебе никакого вреда.
Охотник осмелел и подошел ближе. Герой тихо сказал ему:
— Я Амирани, не пугайся. Иди и принеси мне мой меч, который лежит и плачет по мне, а затем я уже знаю, что делать.
Охотник подошел к мечу, понатужился изо всех сил, но не смог даже сдвинуть его с места. Увидя это, Амирани так застонал, что в горах загрохотали обвалы.
— Хоть настолько подтащи меч ко мне, чтобы я мог дотянуться до него рукой, — крикнул охотнику Амирани.
Охотник еще раз потянул меч, но безуспешно. Тогда Амирани приказал ему:
— Ложись на землю, схвати руками меч, а я возьму тебя за ноги и потяну, ты же потянешь меч, и, может быть, подтащим его.
Охотник лег на землю и ухватился руками за меч, а Амирани взял его за ноги. Потянул его Амирани, но охотник стал кричать, что он разрывается на части. Амирани выпустил из рук его ноги и сказал с сожалением:
— Иди и постарайся достать плужный ремень и цепь для подвешивания котла и принеси их сюда так, чтобы никто не видел, а если кто-нибудь и увидит, ничего не говори и не оглядывайся назад.
Охотник вышел из пещеры. Уже рассвело. Он добрался до дома, взял ремень и цепь для подвешивания котла и отправился к Амирани. Это увидела его жена и погналась за ним:
— Слушай, для чего ты забираешь ремень и очажную цепь и куда ты их несешь?
Сначала охотник воздержался от ответа и не повернул головы к глупой жене, но когда она привязалась к нему, он повернулся и хорошенько поколотил ее, а затем отправился к Амирани.
Он подошел к тому месту, где предполагал найти Амирани, но нигде не было видно больше ни пещеры, ни Амирани.
«Вот, если бы Амирани порвал свои цепи, он уже показал бы себя...»
Говорить надо такое, в чем нет ни капли лжи,
Должен Бога помянуть герой, чтобы победить другого.
Звени, звени, моя пандури, вторь мне!
Ты, выточенная из можжевельника, а не из черешни,
Ведь ты подсказываешь мне стих, и вполовину ты в нем повинна!
Комментариев нет:
Отправить комментарий