УПРАЗДНЕНИЕ НАГРАД И НАКАЗАНИЙ

Если мы примем к руководству вы­шеизложенные принципы, то упра­зднение наград и наказаний будет естествен­ным выводом из этих принципов. Человек, дисциплинированный свободою, начинает жаждать истинной и единственной награды, никогда его не унижающей и не приносящей разочарования, – расцвета его духовных сил и свободы его внутреннего «я», его души, где возникают все его активные способности.
Мне часто приходилось изумляться, до какой степени справедлива эта истина. В пер­вый месяц нашей работы в «Доме ребенка» учительницы еще не умели проводить в жизнь педагогические принципы свободы и дисциплины. Особенно одна из них в мое от­сутствие старалась исправлять мои идеи вве­дением некоторых приемов, с которыми она свыклась. Явившись однажды неожиданно в класс, я увидела на одном из самых умных на­ших питомцев большой греческий крестик из серебра на красивой белой ленточке, а другой ребенок сидел в креслице, демонстративно выдвинутом на середину комнаты. Первый ребенок был награжден, второй – наказан. Учительница, по крайней мере в моем при­сутствии, не вмешивалась в дело, и положе­ние оставалось таким, каким я застала его. Я промолчала и спокойно стала наблюдать происходящее. Ребенок с крестиком ходил взад и вперед, нося предметы, которыми он зани­мался, от своего столика к столу учительни­цы, а на их место кладя другие. Он весь ушел в свои занятия и, видимо, был счастлив. По комнате он ходил мимо кресла ребенка, под­вергнутого наказанию. Серебряный крестик сорвался с его шеи и упал на пол. Ребенок, си­девший в кресле, поднял его, покачал на лен­точке, осмотрел его со всех сторон и затем сказал товарищу: «Смотри, что ты потерял!» Тот обернулся и с видом полнейшего равно­душия поглядел на безделушку; выражение его лица говорило: «Не мешай мне». И он действительно промолвил: «Мне все равно». – «Вправду все равно? – переспросил наказан­ный ребенок. – Тогда я возьму его себе». А тот ответил «бери» таким тоном, который ясно говорил: мол, оставь меня в покое. Ребенок, сидевший в кресле, приспособил ленточку так, чтобы крест пришелся спереди на его ро­зовом переднике и чтобы можно было свобод­но любоваться его блеском и красивой фор­мой; потом он удобно расселся в своем крес­лице и с видимым удовольствием любовался своей безделушкой. Так это мы и оставили, и поступили правильно. Побрякушка-крестик мог удовлетворить ребенка, который был на­казан, но не живого ребенка, все удовольст­вие которого – в деятельности, в работе.
Раз я привела с собою в другой «Дом ре­бенка» знакомую даму. Она не могла нахва­литься детьми и, раскрыв принесенную с со­бою шкатулку, показала им несколько блестя­щих медных медалей на ярко-красных лен­точках. «Учительница, – добавила она, – по­весит эти медали на грудь тем детям, которые будут послушными». Не будучи обязанной воспитывать эту посетительницу в духе моих методов, я промолчала, а учительница взяла шкатулку. В эту минуту очень умный мальчу­ган, лет четырех, спокойно сидевший за од­ним из столиков, наморщил лобик с протестующим видом и несколько раз выкрикнул: «Не мальчикам! Не надо мальчикам!»
Какое откровение! Этот мальчик уже знал, что он в числе лучших и способнейших в сво­ем классе, хотя никто ему этого не говорил, и не пожелал оскорбительной награды. Не зная, как оградить свое достоинство, он привлек на помощь превосходство мужского пола.
Что касается наказаний, то мы не раз об­наруживали детей, которые беспокоили других, не обращая ни малейшего внимания на наши увещания. Таких детей мы немедленно подвергали медицинскому исследованию. Ес­ли ребенок оказывался нормальным, мы ста­вили один из столиков в углу комнаты и этим путем изолировали ребенка; поместив его в удобное креслице, мы сажали его так, чтобы он видел своих товарищей за работой, и дава­ли ему его любимые игрушки и игры. Эта изоляция почти всегда успокоительно дейст­вовала на ребенка; со своего места он мог ви­деть всех своих товарищей, мог наблюдать, как они делают свое дело, и это был предмет­ный урок, куда более действительный, чем ка­кие угодно слова учительницы. Мало-помалу он убеждался, как выгодно быть членом об­щества, столь деятельно трудящегося на его глазах, и у него рождалось желание вернуться и работать вместе с другими. Таким путем нам удавалось дисциплинировать всех детей, сначала казавшихся неукротимыми. Изолиро­ванного ребенка мы всегда делаем предметом особенных забот, почти как больного. Я сама, входя в комнату, прежде всего шла прямо к та­кому ребенку и начинала ласкать его точно маленького младенца. Потом уже я обращала внимание на прочих, интересовалась их рабо­той и расспрашивала их о ней, точно взрос­лых, только маленьких ростом. Не знаю, что совершалось в душе тех детей, которых мы находили необходимым дисциплинировать, но только метаморфоза всегда оказывалась полною и прочною. Они очень гордились тем, что научились работать и вести себя хорошо, и всегда проявляли нежнейшую привязан­ность к учительнице и ко мне.